АНГЕЛ

Я оказался в городе А*** проездом. Из-за прорехи в расписании поездов пришлось провести в нём несколько часов. Снимать гостиницу на такой срок не было смысла, сидеть на вокзале не хотелось, и я предпринял экскурсию по местным достопримечательностям, сверяясь с картой в телефоне.

Старался не уходить далеко от вокзала, поскольку из опыта знал: города коварны. Каждый город — живое существо, и характер у каждого — дрянь. Город, как трясина, затягивает человека и не выпускает ни за какие коврижки. Даже случайную жертву, вроде меня. Пробки, перекрытые дороги, ограбления, внезапно начавшиеся роды у незнакомой девушки, когда рядом нет никого, кроме меня… Арсенал средств у городов богат.

Погода начала портиться, когда я смотрел на стелу Победы, установленную в маленьком тихом парке. Небо заволокли тучи, в отдалении пророкотал гром.

Я поспешил укрыться в беседке. Времени было навалом, так что я смотрел на косые струи дождя с чувством превосходства. Ничего-то ты мне не сделаешь. Рановато запустил артиллерию. Вокзал в двадцати минутах ходьбы от парка, и когда придёт пора, я успею на поезд вовремя, пусть даже промокшим до нитки. Но и это не беда. В брезентовом рюкзаке — чистый комплект одежды.

Ещё в рюкзаке был свёрток с бутербродами. Я вытащил его, и тут сквозь шум дождя пробился надтреснутый голос:

— Вы простите… Непогода.

Я окинул взглядом тщедушного старикашку в дырявом пиджаке и ватных штанах. Кивнул молча. Я эту беседку не приватизировал.

Старикашка поставил на пол звякнувший мешок и, кряхтя, уселся. Странный это был бродяга. Обычно подобные граждане так к тебе и липнут, а этот — нет. Наоборот, будто специально подальше держится, границу проводит.

— Эк льёт, — сказал он, улыбаясь дождю. — Хорррроший…
— А ты дачник, что ли? — спросил я.

Говорить с бомжом на вы — какое-то юродство грешное. Поэтому я решил сразу перевести разговор в неформальное русло.

— Когда как, — усмехнулся старик. — Зимой — пожалуй, что и дачник. Пока хозяин дачи не придёт.

Ответ мне понравился. Я фыркнул и протянул бродяге бутерброд.

Тот взял не сразу. Подумал, потом со вздохом принял подношение. «Спасибо» я не ждал. Уже понял, что собеседник мне достался необычный.

— Добро, значит, творишь… — сказал он, взвешивая в руке бутерброд.
— А не надо? — спросил я.
— Смотря кому… Я вот тоже… творил.

Как-то помертвело его лицо. Казалось, и бутерброд сейчас выпадет из руки.
Скотство, конечно, но я уже прикинул, что в случае смерти бомжа я просто уйду. Скорая, полиция… Время сожрут и добавки попросят. А мне задерживаться тут
— ну никак нельзя. Ждёт меня светлое и прекрасное, но — не здесь.

— Знаешь, тут завод химический неподалёку? — вдруг спросил старик.
— Читал, — кивнул я, вспомнив статью о городе, которую бегло просмотрел в википедии, пока сидел на вокзале.

— А знаешь, почему он до сих пор не взорвался?

Я озадачился. Странный вопрос был.
— Почему же?
— А потому, что невеста от меня ушла. Так-то.

И он укусил бутерброд с таким видом, будто вот именно сейчас получил на то моральное право.

Я тоже заработал челюстями, попутно пытаясь соорудить в голове историю из ушедшей невесты и невзорвавшегося завода. Получилось вот что. Дед был террористом и готовился взорвать завод. Невеста ушла, он во всём разочаровался и — плюнул. Не стал взрывать. Чушь, конечно, полная, но как упражнение для ума — вполне себе приятно.

— А вообще, всё в детстве началось, — сказал старик, сжевав половину бутерброда. Помню, сидел в кухне и писал сочинение. По Куприну, вот, даже тему помню. «Гранатовый браслет». И так, знаешь, хорошо ложилось… Думал, вот сдам — получу «отлично», и в четверти оно же выйдет. Бывает такое, знаешь — делаешь что-то и прямо чуешь: оно.

— Потоком называют, — поддакнул я.
— Ну, это ты хоть как назови, — махнул старик бутербродом. — Да только на страницу мне ангел сел.
— Это красивее, — пришлось признать. — Писателям понравится. А то музу эту затаскали уже, как девку продажную. Ангел на страницу сел — что-то новенькое.

Старик засмеялся, порадовав меня видом коричневых зубов.

— Да уж, да-а-а… Да только я ведь в самом прямом смысле. Отвлёкся в окно поглядеть, а там котёнок через дорогу идёт. Я поворачиваюсь, а на странице — ангел. Знаешь, с крылышками такой. Тоненький из себя. Белый-белый. Сияние такое… видеть надо. Смотрит на меня с улыбкой и говорит…
***
— Выбирай, — сказал ангел, — пятёрка за сочинение, или котёнок останется жив.
За окном тут взревело что-то страшное. Я возьми да и ляпни в испуге:
— Котёнок!
Сам повернулся, смотрю, а на дорогу маленькая девочка выскочила, хвать котёнка — и бегом! И только успела — грузовик пронёсся. Прямо вот под знак, двадцать километров. Летит — все шестьдесят. До сих пор вспоминаю — кажется, чёрный был. Ничего не запомнил, только вот — ревёт и чёрный весь, как ночь.
А ангел сидит и улыбается.

— Это, говорит, хорошо. Это ты из самого сердца сказал, не задумываясь.
Спросил я у него что-то. Ну… не помню уж. Детское, глупое. А он мне и отвечает:
— Есть такие люди, от выбора которых многое зависит. Но люди — они редко правильный выбор делают. А ты особенный. Ты правильно выбираешь, ты в рай попадёшь.

А детям-то всем охота особенными быть. Только кажется, что у детей всё игрульки, да дурь в башке. Там и страх. Там и боль. Там столькое разное… А тут — ангел.

И заключили мы с ним договор тогда. Что когда наступит нужное время — он придёт и выбор предложит. Тут важно, значит, чтобы я сам выбирал. Ещё одно условие, конечно, было: чтоб никому. Ну, то я даже порадовался. Какой же герой, если не скромный. Нас-то на Лёньках Голиковых растили. На Зоях Космодемьянских. Чтоб знали: за подвиг — смерть. А не как сейчас. Подвиги по контракту…

Ангел-то исчез, а этот твой поток — не вернулся. Мурыжил я, мурыжил, закруглил кое-как, да и плюнул. Тройку поставили. Ещё учительница въедливая попалась, всё пытала, откуда я начало слизал. Не твоё, говорит, и всё тут. И тройку эту — как одолжение…

Ненадолго, знаешь, мне хватило памяти про котёнка. Вышел из школы в тот день — как оплёванный. Ещё и родителей в школу вызвали. Мама дома скандал устроила, что я её позорю. Только отец, царствие ему небесное, прекратил. Хватит, говорит, мне пацана гнобить. Ему жизнь жить, а вы его всем колхозом уже сейчас живьём сожрать норовите. Оступился, с кем не бывает.
Ну и забылось потихоньку. Живу себе да живу, учусь, с ребятами бегаю. Уже и забывать-то начал историю эту.

А то летом напомнило. Я тогда марки собирал, увлекался — прям смерть. И прошёл слух, что такой-то и такой-то обладает батей, который недавно из заграничной командировки вернулся. В числе прочего разного — привёз марок. Там уж не помню — не то американские были, не то немецкие… Пожалуй, что и немецкие. В общем, покатил я к нему на велике. Время-то простое было. Надо тебе к человеку — идёшь к человеку. Человек человеку друг, товарищ и брат.

И вот еду я по жаре, через весь город, все свои копеечки с собой везу. Язык уже к гортани присох. Свернул в нужный дворик. И как кольнуло что-то. Плохой двор. Как и солнце неправильно ложится. Тень вроде — а неприятная. И домишко какой-то — мерзкий… Потом уж слыхал байку, что дома в этом районе пленные японцы строили, после войны. Ну, да не суть.

Ангел в этот раз у меня на руле появился. И говорит:

— Можешь марки купить, а можешь вон ту девушку спасти.

У подъезда толпа сидела, парни, студенты по возрасту. Выпимши, наверное. А мимо — тоже какая-то студенточка. Они давай ей свистеть, кричать. Она быстрее идёт, а они аж взбеленились. Повскакали все, матом давай…
Я и говорю:

— Девушку.

Ангел кивнул и исчез. А я мимо девушки проехал — и перед этими затормозил. Они на меня и вытаращились. Ты, мол, кто, да почему. Ах, марки? Ну, щас будут тебе марки немецкие.

Накостыляли немного, сильно не зверствовали. Велик забрали и деньги тоже. Так что домой я пешком плёлся. Чуть живой пришёл, от крана час не отлипал, всё напиться не мог.

Оказалось потом, что я улицу неправильно услышал. Парень тот вообще в двух кварталах от моего дома жил. Видал я и марки те потом, да денег не было. А потом утекли они, конечно.

А я всё ходил и думал: почему ж плохо-то так? Котёнка спас, девушку спас. Почему ж горько так, что хоть в петлю?

Понял, что думаю неправильно. Переучиваться пытался. Веришь, даже в церковь ходил. Тишком, конечно. Батюшка там был, царствие небесное, богатой души человек. Он мне про Иова всё рассказывал, рассказывал. А я под конец притворился, что понял, чтоб его не расстраивать. А сам думаю: какая ж тут мораль, какое ж тут вознаграждение, когда из-за спора дурацкого у мужика детей убили? А потом — новых нарожал, забудь и радуйся? Ладно б хоть наврали, что ради важной цели, вот как нам все вот эти в уши свистят всю дорогу из каждого приёмника. Так ведь нет. Прямым же текстом: а поспорили мы. На́ тебе говна на лопате.

Не понял я Иова. А всё одно — полегчало в церкви малость.

Дальше как было… Хотел я в институт поступать, отметки позволяли. Ну, а перед экзаменами что б ты думал? Ангел. Либо, говорит, вышка, либо вот это здание, стройка там шла, ночью обрушится, когда никого людей не будет.
Я глянул, а там строителей этих, в касках, как мурашей. И не смог я, ну не смог!
Ночью потом специально приходил. Стою, смотрю, вдруг — асфальт под ногами ходуном. Землетрясение, что-то там просело в грунте. Как эта махина вся ахнулась… Думал, далеко стою. А ещё убегать пришлось. Вокруг обломки летели, как в кино про войну.

Сколько там тех строителей днём было? Десятка три, может? Да ещё и людей вокруг сколько ходило…

А в институт тогда просто набрали часть блатных, часть этих… Из союзных республик. По-русски ты ни в зуб ногой, но заходи, гость дорогой.
Я ещё, конечно, помыкался, да тут отца удар свалил. Ну и пошёл я уже в ПТУ, да на завод. Мама одна осталась, тяжко ей было, конечно… Деньги нужно было зарабатывать. С деньгами тогда трудно стало.

Нет-нет, то не химический завод, другой. Мало ли тогда заводов было. Это сейчас нихрена не делают, только покупать и умеют, пока нефть текёт, да газ пердит. Тогда всё делали…

А ангел этот явился мне, значит, через несколько лет, когда замаячило мне начальником цеха стать. На станке уселся и говорит: либо — повышение, либо —…
Я ему договорить не дал. Хватит, ору, надоело! Повышение! Сколько мне ещё дерьмо жрать?!

Ангел так грустно посмотрел — исчез. Мужики шухернулись, чего разорался. Отбрехался как-то… И вот, поставили меня начцеха.

Тут я, сам смотри, врать не буду. Ангела не дослушал. И уверяю всё себя, что, может, там просто собачку где машина задавила, тем и ограничилось. Да только год был девяносто третий, и через пару дней такое началось… В столице грянуло, к нам аукнулось. Был начцеха… а потом и цеха никакого не стало. Глазом моргнуть не успел, а вместо завода коробка пустая осталась. Там сейчас вон, торговый центр. Меня к нему на пушечный выстрел не подпустят.
Повезло мне тогда. Знакомый пристроил шофёром, предприятие у него было. Я когда оформлялся, у меня всё внутри замирало. Сейчас, думаю, ангел явится, ка-а-ак…

Но обошлось.

Мамка-то как слегла после всех событий — так и не встала. Квартира мне досталась. А потом я встретил… Ну, в общем, её.
Приехала учиться, из Н***, тут, недалеко. В клубе познакомились. Слово за слово, то-сё — вроде как и любовь нарисовалась. Пару лет пожили, давай свадьбу планировать. Сижу однажды за баранкой, а на баранке — ангел.

— Женишься, или химзавод цел останется.

Тут помстилось, знаешь… я и взрыв увидел, и как ветром сюда всё это… Дети кровью кашляют, взрослые — замертво. Сирену слышал. Люди в противогазах, по ящику чего-то вещают.
Развеялось. Е́ду. А ангел на баранке качается, ждёт.

— Сука ты, — говорю.
Улыбнулся он и исчез.
А я домой вернулся вовремя, чтоб голую жопу своего друга увидеть. Вот те и свадьба…

Ключи от грузовика я ему тут же в морду швырнул. И шалаву эту вслед выпнул, ясное дело.

Пил, как не в себя, и думал. Почему, думаю, такая несправедливость, а?! Ну почему мне ничего для себя — нельзя? А с каждым разом ставки всё страшнее. Ну не могу я ведь взять и кучу людей на смерть обречь ради личного счастья. Ну не так меня воспитали! Раз попробовал — на сто жизней вперёд хватило. Вот если бы вовсе этого ангела никогда не видеть. Не знать просто и — жить, как все живут. Вот как друг этот мой, так называемый. Он всю жизнь просто: хочу — значит, моё. Вижу цель — не вижу преград, мать его…

А если б ему такой выбор, а? И понимаю я, что он-то ради бутылки пива бы сто жизней угробил, не задумался. А я, значит, хороший. Потому и сижу в дерьме и струпьях, как Иов, водярой тоску заливаю.

Но я собрался ещё. Сторожем пошёл, на склад бытовой техники. Гроши, конечно, но на хлеб с маслом хватало. Года три жил не тужил. В ночь, два через два. Понял уже, что не надо ничего хотеть. Никогда нельзя хотеть. Рождённый ползать летать не должен. Вот я и ползал. С работы домой, с дома на работу. Четвертинка по случаю.

Но имел дурость замёрзнуть зимой. Окна совсем плохие. Загорелся пластик поставить. Пришёл в фирму, кредит оформил. Домой вернулся, а на подоконнике — ангел. Я смотрю на него уже, смеюсь и пла́чу одновременно. Рта ему раскрыть не дал. Махнул рукой, говорю: да подавись ты этими окнами, забирай, хоть весь рай себе к хренам устекляйте, теплицу из него сделайте.
Ну и не стало той фирмы на другой день. Кредит остался, а фирмы нет. А я-то честный дурак. Я ж думал, если товар не получил — так и платить не надо.

Долго так думал. Пока не пришли двое дядечек, поперёк себя шире. Вот они мне объяснили, как дела по правде делаются. Сам не заметил, как квартира ушла забесценок. Остался с тремя копейками, никому ничего не должный. Одно время на складе и жил, да потом меня погнали оттуда совсем. Зимой грелся, плитку распаковал новую, лапшу заварить, а тут — хозяин возьми и явись. Вот с тех пор и ползаю, божьей милостью.

Ангела-то ещё видал пару раз. Однажды билетик лотерейный купить хотел. Да просто так, ну взбрело. Тут и он. Самолёт пассажирский… Сел самолёт, хорошо всё было.

Другой раз сумку нашёл с деньгами. Тыщ триста, наверное. Аж пот прошиб. И — ангел. Комедия, знаешь. Я, значит, вот в режиме реального времени предупреждаю крупнейшую автокатастрофу, а на меня хозяин сумки налетает и — лупит, и — лупит. Он меня пинает, а я валяюсь и ржу — остановиться не могу. А он от того только злится сильнее.

В больничке потом лежал. Хорошо было, кормили.

***
Старик молчал, глядя в сторону.

Дождь прекратился, солнце засверкало, отражаясь в лужах.

— Да-а… — протянул старик и вдруг встал, засуетился. — Пора мне. Спасибо, мил человек.

— Возьми? — предложил я ему ещё бутерброд.
Улыбнулся, молча помотал головой. И вышел из беседки. Захромал по лужам прочь, будто спешил куда-то.

— Мешок забыл! — крикнул я.
Не обернувшись, он поднял руку и помахал. Не то прощался со мной, не то приветствовал кого-то невидимого. Только вдруг колени у него подогнулись, и он упал, схватившись за сердце. Плеснула грязная вода в стороны.

Я вскочил.
Померещилось, что луч света коснулся правого плеча старика. Померещился крохотный ангел. Он сделал два шага по спине старика, нагнулся и с усилием вытащил что-то из-под левой лопатки. Взмахнул крыльями — и растаял в воздухе.

Схватив рюкзак, я зашагал быстро в противоположном направлении. Сейчас выйду из парка, там налево, к дороге и — прямо, до самого вокзала. Двадцать минут, час в запасе…