Анна Стрельникова
Я улыбаю рот
Стихи Анны Стрельниковой - огромные герметичные полотна, написанные в неоавангардистском стиле, способность создавать метафору перемешивается здесь с манерой утаивания и создания неопределенности. Стрельникова комбинирует образ скорее по способу древнегреческой поэзии (сращивание слов, неологизмы) плюс русский авангардный подход (здесь ближе всего Хлебников). Читателю потребуется напрячь воображение и быть очень внимательным, чтобы получить эстетическое наслаждение от таких стихов, но все ружья тут выстреливают, это не "чистый эксперимент языка". Текст "Дом" рассказывает в хронологическом порядке о разных возрастах человека, в более простой форме подобная композиция представлена в стихотворении Николая Гумилева "Память", этот текст наиболее прост для прочтения. Текст "четыре минус два" рассказывает о гибели семьи и автомобильной катастрофе, но наиболее изощренно сделан, так, например, "четыре камеры" здесь означают сердце , "короб" - гроб, а начинается он с описания похорон:
Кукольный дом (короб),
девчонка в бледном платочке,
на холодный фарфор наползает
былая нежность,
узор юный разбирает тлетворно
видимая безысходность.
и т.д. Такие стихи могут принести много удовольствия при прочтении , но требуют и читательской отдачи, видения, воображения, способности погружаться в авторские метафоры и считывать их.
Дом
меня нет, живая частица, вес = душа,
симфония тела плетет подобие рода,
пробивается бисером пуповина сквозь слои бытия,
их дом - хромой, плоский трафарет на окнах, дровяная скважина из язв одиночества,
трюмо зеркальное на половиках, кухонный угол в стальных половниках, вымученных прочно Bed&Breakfast существами.
я - свет, творение, комок утрамбованный,
утешение на поверхности, стык вода/воздух, станция newborn,
моя килодрама готова на вдох/exit,
не переметнуть вибрацию мышечного места.
мне один год.
мой дом - барак на одно окно, форточка ветром раздета,
печная коробка греет нутро,
из слов на устах разливается молоко,
pro шаг, покоряю горshOK,
кот в вазе дремотный как мешок махровый -
живая инсталляция совершает нашествие на гитару,
из конфет детство прячется под пол, за скатертью крошицами тянется в шкаф, как рафинад вздымается ель надо мной,
стены, что солнце красит цветными карандашами, заползая в пижаму, полосатую дважды.
мне 9.
серая панельная свеч/ка/мень на плечиках, детская в строгих шахматных клеточках, обездвижены куклы кодом учебной литературы по форме, начальная фаза, голова из контрольных, бант на позиции, косые
трамвай раскроит в тетрадках поля, шаркает пустослов, запинаясь,
школьный штык прорастает красным
за рот открытый после сирены-звонка.
мне 13.
мой дом - комната на одно окно, infoдоска, с плейером, кассетная мозгообмотка, в проводках прическа, от наушников след на Сережкаh, руки вверх протяжно нотами обволакивают сонаты сонных артерий, подмывают перевалы закатного чая вдвоём.
мне 18.
куколка в стиле 80-х (так мама называла) не дорисована, растворена в размытых сдержанных смолах,
случайная асимметрия, изъян в образе шрама из жалкого страха угасает,
слащавый вечер залпом сочиняет ток зыбкой искры в полутьме,
золотая свеча в тишине забавляется и горит,
страстей и пороков труха на задворках исковеркана и шумит, новый жанр создан и спит.
мне 19.
печальные глаза - его голубое золото,
ради глубины он всё поверг в прах.
его сердце - ландыша бутон раскрывается беглым огнём, приласкает и слушает,
как искрится дождь из живых слез,
белый плен - платье и фата, штамп в балете теней, верный танец поцелуями начертан из несносных цветов и ветвей, наслаждение в стихах на русский манер.
мне 20 два.
наш дом - новостройка, роман-газета урбанистов от костей гладиолусов до фарфора modern под зерновой coffee, розовая колючая вода пузырится от дизайнера до обывателя, VIP-доступ к земным богатствам, рукотворные цены превышают духовные градусы.
мне 20 три.
журнал про дочь the first, кукольные балы, этажные торты, проза салатовая из пышных платьев, коронована скульптура, караваны подарочных безделушек.
мне 20 четыре.
книга, глава 4: сын
содрогание и блеск, снег на бархатистых щеках мотылька, плач малыша в такт природных серенад, заворожённо фонарь снимает на желтую камеру пуханы у родильного отдела
в каравае звезд на куполе ночного шатра из замшелого сукна, улыбка в очарованиях на спящих устах, первые аккорды наивного детского сна и приторная тишина.
мне 30 семь.
наш дом - созвучие молитвы, освящается душа Тайной вечери;
повесть с отрывком в 13 лет, смахну плесень со сказочной ваты, заварю молочную слякоть, туманят объятиями детские лепестки,
скалистые, тихие, склизкие пристани под лунным прожектором рисуют по комнатам.
мне 30 девять.
наш дом - это библиотека из 5 полок, панорамные глаза до дна из весны высматривают осень на бело-синем натюрморте
из обломков газетных, стихийных слоев,
ствольный ритм на горизонте в дымке ржавой
теребит опавший лист ёж усталый
А 40 два тома
А 30 девять томов
М 16 томов
М 14 томов
М 3 тома
мне 30 девять.
поэтическая вуаль, живопись хлещет афоризмами, боксирует трещины цифровые,
в галереях негодный металл перемен спотыкается, прорван асфальт вдоль берез,
медленно стрелы смыкают текучесть реки, сыпучесть встроена в сон пустынь,
разбираю на слова проповедь,
слои шершавые утопают не до конца,
прозрачна слеза раскаяния, благословит Господь.
мне 40 soon -
как локоны струится,
шепот чувств не растворится в тайнах тонких граней,
в хвойной сфере незабудок поют
трели каруселей сочных кружев.
…
…
…
меня нет.
однотонный кожаный костюм вышел из номера,
пропал в пеленах переспелый барабан срока годности человеков
не рожденных и передержанных,
конечно-бесконечный катает шар,
я - плоский трафарет из огней, старинная гирлянда из милосердия и небес.
их дом - хранилище историй из несокрушимых корневищ и неприкрытых побегов детей наших детей.
Послание (монолог куклы)
Я не такая, как заяц серый местный,
я из большой дорогой коробки - изгой,
если б в пакете: быть проще простой,
петь немые песни, улыбая рот,
вышивая регистры,
нас создают украшать, быть актрисами.
Ты впускаешь меня мысленно
в свою атмосферу детских ролей и ошибок,
бусы из слез на лоскутных шифонах берёз,
грусть.
У кроватки ночник,
опрокинут тягучий мрак,
он мне платье помял
и гуляет по кукольным домикам,
по моим вчерашним следам,
не отдам ему сны,
объята румянцем твоим,
мне напиши желания-леденцы,
как ледышки, прилипшие на штаны.
В санках спит зима неодетаЯ,
нараспашку летают года как лапша-мишура,
ты выбегаешь за дверь, была открытаЯ…
На твоей подушке остались книжки, игрушки, Я…
Ты стала большой,
я - поэмой (строкой),
книгой (страницей), не суть,
я улыбаю рот.
ВОЙ НА
дом-храм пропорот,
разорван на фрагменты стелл,
графич(т)ных с/тен(л).
несносные накидываются стоны на руины омертвелых слов,
юный замысел Божий обескровлен,
порядливо уложен
в белеющие, режущие, рассекающие
объятия из покрывал,
булавки строчно стягивают вместо поцелуев.
слезные просеки между поникших,
обреченных ростков ресниц прощают(ся).
невинность плоти теряет плотность, расшатываясь утекает
сквозь цветочные шатры и гобелены из травы, питает корни многоликой древесины.
смешалось разнообразие вселенной в одно больное существительное: смерть.
без чувств онемело, в граммах покоряется живое
и пачками закатывается в бочки,
свет нестерпимо бьется, как реанимация и скальп,
сковано оглушительно соцветие загубленное,
покоится, как чуж(д)ая ночь в постели родственного дня.
любовь ржавой рожей напьется мором, воскреснет и спасет
кого земной приют согрел,
не тех, кто над…
их тащит пы(о)точно дорога из надгробий
и черно-траурного цвета тротуар.
подвально,
распаханные трубы - нервные тяжи,
инсультами поражены улитки фонарей, иссохшие столбы обжеваны иноскажениями воемирия.
оборвана тесьмой ажурная салфетка,
хлопковый не выдержал гранит.
бетонной крошкой упивается расстрел орнаментально оснащенный.
из погремушек покатились мелочи пузатые,
расстроен музыкальным серпантином
пейзаж безликий,
силуэтами орудий перепачканы священные холмы.
ритмичны филигранные особняки,
многожильные кварталы расставлены искусно,
как на шахматной доске.
обхаживает радуга парадно площади, игрушечные городки,
в калейдоскопе беззаботных элементов,
перчатками случайными веселость перекрашена в ч/б.
запрятанные отпечатки правды разоблачат обертку смешанных расплата/месть посланий.
война-бродяга шнурует сапоги из междометий,
шпорами нещадно выпускает пар,
в запястья глотками впиваются браслеты-черепа солдат,
в очках гниющие разводы - род делится по швам, порциями сладострастно поедается (не)детский хохот,
и оставляя нищий прочерк, стружку от срываемых колец,
сложится дом под визг брезгливый из кобелей и сук.
членистоногой пылью всасывается
ребячий слепок,
первозданного бархата тонны
отчаянные неудержимы в трепыхании,
разрывающейся гранатой истекает чаща сердца.
колыбельные балдахины не раздают мо(ли)тивы,
не скрывают под сетчатым уютом спящие, непостижимые черты.
подстилки не из шерстяных сыпучастей,
теплого пота щенка, храпевшего во все завертки в ночи заунывной.
слюнявчик не пропитан скрипом ложечки по чашке, не заляпан кашей мимо рта.
не вывернуть изнанку на, не срыгнуть виток лже.
молочный рай он встретит без ропота на небеса.
дом заперт на раздробленных костях,
сосущих слякоти кисель,
на бездыханных стеклокапсулах порхает вертляво мгла стрекоз,
всерьез размах размазан в рапорт на обоях бывших стен и размезжован в серый снег,
стонотного многоголосия след цепкий замурован в кафель,
керамичны изразцы.
на съемочной: камера СТОП,
в душе/вой стекает багровый пепел с рук.
4 минус 2
1
Кукольный дом (короб),
девчонка в бледном платочке,
на холодный фарфор наползает
былая нежность,
узор юный разбирает тлетворно
видимая безысходность.
накрест ручки,
что впивались в плечи
живым обнятым шарфом,
очертили иконой (конечная) приют
сквозь недвижимые пальцы
леденеющих тонко запястий,
четыре комнаты (камеры)
не издают больше звук биения, стук,
не содрогается девичье платье,
последний наряд застыл мелом
в колокольном ансамбле.
отпевают,
свечами пытаясь согреться,
молитвы касаются с треском,
восковые тиары обжигают кожу,
голоса налипают на своры сводов,
нотные разводы воюют в душах
как сквозняк внутри города натужно,
слезами стекает горючее горя
по стенкам, по надгробию,
по ликам, по телам, по сознанию,
душа отроковицы прижимается к Богу.
россыпь розовых мишек
на винтовых лестницах
не для объятий в детской кроватке,
не прилагаются игры,
безымянно уложат плюш увядать
на миниатюрной могиле
у самого скорбного, вязкого времени -
дна светлого дня лета.
от храма лепестками протоптаны до ямы километры больного колючего хода
в проколах от «если бы»,
подземный замок из глины и песка,
что прощает ромашкам косые изгибы,
прорезь как опаленная ниша оплачена.
не венки из одуванчиков плетут,
ленты черненые с надписями,
обволакивают мертвую строчку (полоску)
штрих кода на этом квадрате земли,
замурован живой цветочек в сердце,
мать растворяется в стонах полей беззвучно,
на пустыре у дорожной пыли,
на пробитой доске с подтеками
надпись: прости,
рано опускается занавес(ка),
светлячки в унисон близости
догоняют сны подземелья,
и глухой темнотой опоясывается
твой новый дом.
2
Восьмилетка,
лучезарно рисует шаги на асфальте,
снежная скатерть сминается,
комьями собирается под ногами отца,
в руке рука,
замыкается суета дорожная,
как на елке гирлянда,
обесцвечивается пространство,
разделяя наше издание на 2 тома,
промозгло шепчет визгами капот,
машина-карта из колоды выкинута,
пучок пути изобразительно сгорает,
до перекрестка
взрывалась жаждами живая жила,
дыханием в объятиях друг друга,
после
глазами застывают родные зеркала
между мирами,
раздроблена картина,
семья распалась пазлом зыбко,
не собрать, утрачены частицы,
извиваются аккордами трещины,
с черепицы напротив подкапывает
цветная жизнь из кусков,
траурно следы застыли в лужах
грязи и сорванных серег,
тротуар ненадежно без знаков
не спасает тепло, что разливает
темно-красными красками сущее.
солнышко не дорисовано,
цвет желтый забыт,
спелую мякоть пополам разнесло,
между точек (дочек) разрез,
парный распорот шалаш,
не дятел на сосне кору крошит,
из заколоченного гроба
выпадет расцвет,
в подарке два крыла, кивает небо.
что там?
невозможно бездну раздышать сильнее.
Кукольный дом (короб),
девчонка в бледном платочке,
на холодный фарфор наползает
былая нежность,
узор юный разбирает тлетворно
видимая безысходность.
и т.д. Такие стихи могут принести много удовольствия при прочтении , но требуют и читательской отдачи, видения, воображения, способности погружаться в авторские метафоры и считывать их.
Дом
меня нет, живая частица, вес = душа,
симфония тела плетет подобие рода,
пробивается бисером пуповина сквозь слои бытия,
их дом - хромой, плоский трафарет на окнах, дровяная скважина из язв одиночества,
трюмо зеркальное на половиках, кухонный угол в стальных половниках, вымученных прочно Bed&Breakfast существами.
я - свет, творение, комок утрамбованный,
утешение на поверхности, стык вода/воздух, станция newborn,
моя килодрама готова на вдох/exit,
не переметнуть вибрацию мышечного места.
мне один год.
мой дом - барак на одно окно, форточка ветром раздета,
печная коробка греет нутро,
из слов на устах разливается молоко,
pro шаг, покоряю горshOK,
кот в вазе дремотный как мешок махровый -
живая инсталляция совершает нашествие на гитару,
из конфет детство прячется под пол, за скатертью крошицами тянется в шкаф, как рафинад вздымается ель надо мной,
стены, что солнце красит цветными карандашами, заползая в пижаму, полосатую дважды.
мне 9.
серая панельная свеч/ка/мень на плечиках, детская в строгих шахматных клеточках, обездвижены куклы кодом учебной литературы по форме, начальная фаза, голова из контрольных, бант на позиции, косые
трамвай раскроит в тетрадках поля, шаркает пустослов, запинаясь,
школьный штык прорастает красным
за рот открытый после сирены-звонка.
мне 13.
мой дом - комната на одно окно, infoдоска, с плейером, кассетная мозгообмотка, в проводках прическа, от наушников след на Сережкаh, руки вверх протяжно нотами обволакивают сонаты сонных артерий, подмывают перевалы закатного чая вдвоём.
мне 18.
куколка в стиле 80-х (так мама называла) не дорисована, растворена в размытых сдержанных смолах,
случайная асимметрия, изъян в образе шрама из жалкого страха угасает,
слащавый вечер залпом сочиняет ток зыбкой искры в полутьме,
золотая свеча в тишине забавляется и горит,
страстей и пороков труха на задворках исковеркана и шумит, новый жанр создан и спит.
мне 19.
печальные глаза - его голубое золото,
ради глубины он всё поверг в прах.
его сердце - ландыша бутон раскрывается беглым огнём, приласкает и слушает,
как искрится дождь из живых слез,
белый плен - платье и фата, штамп в балете теней, верный танец поцелуями начертан из несносных цветов и ветвей, наслаждение в стихах на русский манер.
мне 20 два.
наш дом - новостройка, роман-газета урбанистов от костей гладиолусов до фарфора modern под зерновой coffee, розовая колючая вода пузырится от дизайнера до обывателя, VIP-доступ к земным богатствам, рукотворные цены превышают духовные градусы.
мне 20 три.
журнал про дочь the first, кукольные балы, этажные торты, проза салатовая из пышных платьев, коронована скульптура, караваны подарочных безделушек.
мне 20 четыре.
книга, глава 4: сын
содрогание и блеск, снег на бархатистых щеках мотылька, плач малыша в такт природных серенад, заворожённо фонарь снимает на желтую камеру пуханы у родильного отдела
в каравае звезд на куполе ночного шатра из замшелого сукна, улыбка в очарованиях на спящих устах, первые аккорды наивного детского сна и приторная тишина.
мне 30 семь.
наш дом - созвучие молитвы, освящается душа Тайной вечери;
повесть с отрывком в 13 лет, смахну плесень со сказочной ваты, заварю молочную слякоть, туманят объятиями детские лепестки,
скалистые, тихие, склизкие пристани под лунным прожектором рисуют по комнатам.
мне 30 девять.
наш дом - это библиотека из 5 полок, панорамные глаза до дна из весны высматривают осень на бело-синем натюрморте
из обломков газетных, стихийных слоев,
ствольный ритм на горизонте в дымке ржавой
теребит опавший лист ёж усталый
А 40 два тома
А 30 девять томов
М 16 томов
М 14 томов
М 3 тома
мне 30 девять.
поэтическая вуаль, живопись хлещет афоризмами, боксирует трещины цифровые,
в галереях негодный металл перемен спотыкается, прорван асфальт вдоль берез,
медленно стрелы смыкают текучесть реки, сыпучесть встроена в сон пустынь,
разбираю на слова проповедь,
слои шершавые утопают не до конца,
прозрачна слеза раскаяния, благословит Господь.
мне 40 soon -
как локоны струится,
шепот чувств не растворится в тайнах тонких граней,
в хвойной сфере незабудок поют
трели каруселей сочных кружев.
…
…
…
меня нет.
однотонный кожаный костюм вышел из номера,
пропал в пеленах переспелый барабан срока годности человеков
не рожденных и передержанных,
конечно-бесконечный катает шар,
я - плоский трафарет из огней, старинная гирлянда из милосердия и небес.
их дом - хранилище историй из несокрушимых корневищ и неприкрытых побегов детей наших детей.
Послание (монолог куклы)
Я не такая, как заяц серый местный,
я из большой дорогой коробки - изгой,
если б в пакете: быть проще простой,
петь немые песни, улыбая рот,
вышивая регистры,
нас создают украшать, быть актрисами.
Ты впускаешь меня мысленно
в свою атмосферу детских ролей и ошибок,
бусы из слез на лоскутных шифонах берёз,
грусть.
У кроватки ночник,
опрокинут тягучий мрак,
он мне платье помял
и гуляет по кукольным домикам,
по моим вчерашним следам,
не отдам ему сны,
объята румянцем твоим,
мне напиши желания-леденцы,
как ледышки, прилипшие на штаны.
В санках спит зима неодетаЯ,
нараспашку летают года как лапша-мишура,
ты выбегаешь за дверь, была открытаЯ…
На твоей подушке остались книжки, игрушки, Я…
Ты стала большой,
я - поэмой (строкой),
книгой (страницей), не суть,
я улыбаю рот.
ВОЙ НА
дом-храм пропорот,
разорван на фрагменты стелл,
графич(т)ных с/тен(л).
несносные накидываются стоны на руины омертвелых слов,
юный замысел Божий обескровлен,
порядливо уложен
в белеющие, режущие, рассекающие
объятия из покрывал,
булавки строчно стягивают вместо поцелуев.
слезные просеки между поникших,
обреченных ростков ресниц прощают(ся).
невинность плоти теряет плотность, расшатываясь утекает
сквозь цветочные шатры и гобелены из травы, питает корни многоликой древесины.
смешалось разнообразие вселенной в одно больное существительное: смерть.
без чувств онемело, в граммах покоряется живое
и пачками закатывается в бочки,
свет нестерпимо бьется, как реанимация и скальп,
сковано оглушительно соцветие загубленное,
покоится, как чуж(д)ая ночь в постели родственного дня.
любовь ржавой рожей напьется мором, воскреснет и спасет
кого земной приют согрел,
не тех, кто над…
их тащит пы(о)точно дорога из надгробий
и черно-траурного цвета тротуар.
подвально,
распаханные трубы - нервные тяжи,
инсультами поражены улитки фонарей, иссохшие столбы обжеваны иноскажениями воемирия.
оборвана тесьмой ажурная салфетка,
хлопковый не выдержал гранит.
бетонной крошкой упивается расстрел орнаментально оснащенный.
из погремушек покатились мелочи пузатые,
расстроен музыкальным серпантином
пейзаж безликий,
силуэтами орудий перепачканы священные холмы.
ритмичны филигранные особняки,
многожильные кварталы расставлены искусно,
как на шахматной доске.
обхаживает радуга парадно площади, игрушечные городки,
в калейдоскопе беззаботных элементов,
перчатками случайными веселость перекрашена в ч/б.
запрятанные отпечатки правды разоблачат обертку смешанных расплата/месть посланий.
война-бродяга шнурует сапоги из междометий,
шпорами нещадно выпускает пар,
в запястья глотками впиваются браслеты-черепа солдат,
в очках гниющие разводы - род делится по швам, порциями сладострастно поедается (не)детский хохот,
и оставляя нищий прочерк, стружку от срываемых колец,
сложится дом под визг брезгливый из кобелей и сук.
членистоногой пылью всасывается
ребячий слепок,
первозданного бархата тонны
отчаянные неудержимы в трепыхании,
разрывающейся гранатой истекает чаща сердца.
колыбельные балдахины не раздают мо(ли)тивы,
не скрывают под сетчатым уютом спящие, непостижимые черты.
подстилки не из шерстяных сыпучастей,
теплого пота щенка, храпевшего во все завертки в ночи заунывной.
слюнявчик не пропитан скрипом ложечки по чашке, не заляпан кашей мимо рта.
не вывернуть изнанку на, не срыгнуть виток лже.
молочный рай он встретит без ропота на небеса.
дом заперт на раздробленных костях,
сосущих слякоти кисель,
на бездыханных стеклокапсулах порхает вертляво мгла стрекоз,
всерьез размах размазан в рапорт на обоях бывших стен и размезжован в серый снег,
стонотного многоголосия след цепкий замурован в кафель,
керамичны изразцы.
на съемочной: камера СТОП,
в душе/вой стекает багровый пепел с рук.
4 минус 2
1
Кукольный дом (короб),
девчонка в бледном платочке,
на холодный фарфор наползает
былая нежность,
узор юный разбирает тлетворно
видимая безысходность.
накрест ручки,
что впивались в плечи
живым обнятым шарфом,
очертили иконой (конечная) приют
сквозь недвижимые пальцы
леденеющих тонко запястий,
четыре комнаты (камеры)
не издают больше звук биения, стук,
не содрогается девичье платье,
последний наряд застыл мелом
в колокольном ансамбле.
отпевают,
свечами пытаясь согреться,
молитвы касаются с треском,
восковые тиары обжигают кожу,
голоса налипают на своры сводов,
нотные разводы воюют в душах
как сквозняк внутри города натужно,
слезами стекает горючее горя
по стенкам, по надгробию,
по ликам, по телам, по сознанию,
душа отроковицы прижимается к Богу.
россыпь розовых мишек
на винтовых лестницах
не для объятий в детской кроватке,
не прилагаются игры,
безымянно уложат плюш увядать
на миниатюрной могиле
у самого скорбного, вязкого времени -
дна светлого дня лета.
от храма лепестками протоптаны до ямы километры больного колючего хода
в проколах от «если бы»,
подземный замок из глины и песка,
что прощает ромашкам косые изгибы,
прорезь как опаленная ниша оплачена.
не венки из одуванчиков плетут,
ленты черненые с надписями,
обволакивают мертвую строчку (полоску)
штрих кода на этом квадрате земли,
замурован живой цветочек в сердце,
мать растворяется в стонах полей беззвучно,
на пустыре у дорожной пыли,
на пробитой доске с подтеками
надпись: прости,
рано опускается занавес(ка),
светлячки в унисон близости
догоняют сны подземелья,
и глухой темнотой опоясывается
твой новый дом.
2
Восьмилетка,
лучезарно рисует шаги на асфальте,
снежная скатерть сминается,
комьями собирается под ногами отца,
в руке рука,
замыкается суета дорожная,
как на елке гирлянда,
обесцвечивается пространство,
разделяя наше издание на 2 тома,
промозгло шепчет визгами капот,
машина-карта из колоды выкинута,
пучок пути изобразительно сгорает,
до перекрестка
взрывалась жаждами живая жила,
дыханием в объятиях друг друга,
после
глазами застывают родные зеркала
между мирами,
раздроблена картина,
семья распалась пазлом зыбко,
не собрать, утрачены частицы,
извиваются аккордами трещины,
с черепицы напротив подкапывает
цветная жизнь из кусков,
траурно следы застыли в лужах
грязи и сорванных серег,
тротуар ненадежно без знаков
не спасает тепло, что разливает
темно-красными красками сущее.
солнышко не дорисовано,
цвет желтый забыт,
спелую мякоть пополам разнесло,
между точек (дочек) разрез,
парный распорот шалаш,
не дятел на сосне кору крошит,
из заколоченного гроба
выпадет расцвет,
в подарке два крыла, кивает небо.
что там?
невозможно бездну раздышать сильнее.
