Никита Гофман, Данил Клопотюк, Даниил Кост
стихи

Поэты литературного объединения ЧТЗ (г. Челябинск)
Никита Гофман родился в 1998 году в Челябинске. Окончил Челябинский педагогический колледж № 2, сейчас учится на филологическом факультете ЮУрГГПУ. Преподаёт русский язык и литературу в общеобразовательной школе. Участник литературного объединения МолЛит. Ранее нигде не публиковался. Живёт в п. Зауральском Челябинской области.


ОСТЫВШИЙ АЛФАВИТ


***

как призрачен остывший алфавит.
бегу в свой дом по вымершим ‘и кратким’.
бессмертный дух со мною говорит,
но я не верю сказочным припадкам.

наедине с мирком погасших звезд,
бесхозной красоты и лысых сосен
меня зовут гостить средь птичьих гнезд,
о сферах толковать – я безголосен,

неблагодарен, выдавлен на свет
и проклят на любовь к живущим тварям.
от самого себя спасенья нет.
спасенья нет. я времени подарен

как лакомство к роскошному столу,
а время лишь таращится на блюдо.
в кастрюле снов кричу «ау-ау»,
но слово вычерпнут – и нет надежд на чудо.


***

сковырнешь подсыхающий прыщик,
и лениво потянется гной.
кто меня в этом городе ищет?
для кого я расту на убой?

колупаешь отверстия неба,
как широкие ноздри потерь,
а оттуда летит непотреба
на земную нелепую твердь.

роешь дальше, а там уже всуе
говорить и нельзя до кого,
где он пташку в деревьях рисует,
кашеварит с капустой пирог.

но в процессе толкнут и за угол —
тумаки, тумаки, тумаки.
в этом городе скрюченных пугал
тебя месят в четыре руки,

бьют об голову «балтику тройку»,
собирают остатки в букет,
соскребают деньжат на попойку
да используют как трафарет

твою тушу и с лобного тянут,
бороня дворовой чернозем.
ковыряешь — доходишь до ямы —
сиротеет однушка внаем.

***

Простывший мир не дышит над картошкой —
совсем зачах.
Мы лишь играли в счастье понарошку
в пустых речах,

жгли лестницы в чертог на перевалах
меж сме и жи,
прогуливались в памяти провалах,
где слог лежит,

копается в мозаике из буков,
чтоб азом стать.
Я слышу их зачатие от звука,
держу их мать

за тощие конечности при родах,
за пси и кси.
Я верую в награду переходов.
Сажусь в такси

и двигаюсь по миру аппликаций
слепых детей,
где каждый прекращает притворяться.
Как в темноте,

не вижу лиц, не вижу очертаний
бумажных тел,
а слышу просьбу:
— Мама, почитай мне
про наш удел

на этой заколдованной бумаге,
в слюнях, в клею, —
то я́ стою в судéб универмаге
и слезы лью,

и чувствую нелепость каждой ветки
и всех светил,
как в листике, как в домике, как в клетке
мазок чернил.

То я́ стою и всматриваюсь в лужу
из ПВА,
и вижу – из меня в ночную стужу
растут слова.

***

вспомнишь сигарету после педа
и девичий хохот во дворе.
— насовсем когда-нибудь уеду,
но вернусь обратно в октябре.

будут зарубцовываться раны,
будет сыпать ива-конфетти,
будут забулдыги-наркоманы
в те же закоулочки идти,

по которым, бывший соплежуйкин,
я слонялся, веря всем и вся —
полыхало сердце, как буржуйка,
перед всяким гадом лебезя.

не уехал. и не возвращался.
конфетти сжигают по весне.
место, где с собою повстречался,
не висит у скорби на блесне.

***

Иванов отбрасывает тень.
Что нам всем до тени Иванова?
Киснет молоко, молчит корова,
день людской сменяет божий день.

Каша собирается в комки,
в странных человеков/кое-каков.
Иванов в эпоху новых знаков
ржой полег на старые замки.

Что внести в обглоданную быль
и куда спровадить Ивановых?
Кто вмешался в праздник тел белковых
и былых героев сдал в утиль?

Я брожу медведем-шатуном
по сугробам пакостных вопросов,
друг на друга лают паровозы,
моционят тучи нагишом;

крючится Кондратий Порошков,
катится Колёскин по ухабам,
Кислодрыгин верит баобабам,
отбирает корни от вершков.

В спячке тень. Схоронен Иванов.
Правят бал каратели и трусы.
Все на том же месте, только вкусы
выпадают чаще из штанов.

***

Вытер сопли вот-вот да молочную пенку с губы,
хоть успел побывать и пьянчугой, и мужем нелепым.
Мне наскучило бремя жестокой неравной борьбы
Иоанна-дебила за право быть в славе воспетым.

Нынче взрослые сопли пускаю, чтоб слиться с толпой,
и у рта собираю от злобы вонючую пену.
В честь кровавых вождей я готов уходить на покой,
только кто мне за доблесть такую припрется на смену?

***

Кружит ворон над городом икс,
усредненным до всеузнаваемости.
С детворою балакает Сфинкс
и доводит их мысли до крайности.

Я ранеткой качусь по кайме
мимо вид потерявшей бажовщины:
мимо ящеров с планами общими,
разноцветов-камней в пятерне.

И хозяйке холмов солевых
с малахитовой ступой не дремлется:
она рубит сначала под дых,
а потом запускается мельница —

чудеса, отхода, чудеса,
отхода, отхода, погребение.
Ворон, ворон, добудь мне терпения
обойти эти чудо-леса.



Данил Клопотюк родился в 2001 году в Челябинске. Магистрант кафедры русского языка и литературы Южно-Уральского государственного университета. Публиковался в журнале SlavicumPress кафедры славистики Цюрихского университета. Живёт в Челябинске.


КРЕПКОСЖАТЬГЛАЗА


***

Глухое лето. Куда в Челябинске ни глянь — несёт
Молекулярной пылью, кромешно взбитою до сливок:
То дождь химический прорешетит по водосливам,
То солнце бледное на цыпочках в подземку соскользнёт.

Такое состояние — ни спеть, ни на погоду не спихнуть:
Весь Ленинский забит, как гоголевский Невский.
Ко мне никто из близких не заходит по-соседски,
Чтоб литературу обсудить и выпить что-нибудь.

Звоню. Один — исследует фотон, другой — сверхпроводник,
А третий — путешествует, себя ища уж третьи сутки;
Он от Челябинска до Элисты поехал на попутке —
Там ждёт его учёный кот и друг степей калмык.

Я здесь почувствовал подвох, поскольку знал всегда,
Что есть на свете кто-нибудь настолько ж одинокий,
Дурак, живущий с внешностью моей на северо-востоке,
С характером, улыбкой и судьбой, как у меня.

Не медля ни минуты, я в поиски собрал портфель.
Всё нужное: рубашку с брюками, одну бутылку водки —
Чтоб тет-а-тет вопрос решить. И по наводке
Потерянное в детстве «я» искал я несколько недель.

Своих мы ищем по глазам. И я уверен однозначно,
Что бродит где-то жалкий юноша по улицам моим,
Сутулый брат-близнец, который на меня обиду затаил
За то, что он – то есть я – всю нашу жизнь прожил иначе.

Как жаль сейчас, что совершил я что-нибудь не так.
Я объявленье разместил, как любящий родитель:
«Друзья, если меня на улице найдёте — сообщите:
Палата шесть на Мамина, квартира тридцать пять».

Даниил Кост родился в 2000 году в с. Миасское Челябинской области. Окончил ЮУрГУ по специальности «техносферная безопасность», работает на заводе экологом. Пишет с 16 лет. Лауреат межрегионального совещания «Стилисты Добра» (2018, номинация «проза»), дипломант совещания «Стилисты добра» (2019, номинация «поэзия»). Участник литературных студий МолЛит СПР, литературное объединение ЧТЗ имени Михаила Львова. Печатался в журнале «Южный Урал». Живёт в Челябинске.

Даниил Кост родился в 2000 году в с. Миасское Челябинской области. Окончил ЮУрГУ по специальности «техносферная безопасность», работает на заводе экологом. Пишет с 16 лет. Лауреат межрегионального совещания «Стилисты Добра» (2018, номинация «проза»), дипломант совещания «Стилисты добра» (2019, номинация «поэзия»). Участник литературных студий МолЛит СПР, литературное объединение ЧТЗ имени Михаила Львова. Печатался в журнале «Южный Урал». Живёт в Челябинске.


втормет


я часть октября и тоже умру во сне

мне часто приходят птицы и говорят

юг ведь не просто солнышко на стене

это и мы и зеки и наш барак


юг забирает всех нас как туберкулёз

и голос дрожит в сырости темноты

небо уносит нас ветром под стук колес

к нам приезжай пожалуйста если ты


не до конца еще часть команды и корабля

ржавой травы и листвы сдаваемой на втормет

птицы вернувшись ложатся в мою кровать

слезы мои тверды мне напоминают снег




DUALIS


Луна. Облака над ней как черная шерсть.

Я реву как дурак. Мне шесть

Лет.

Я есть.

Меня нет.


Глаза. Дрожащая пелена слез.

Маленький я смотрел в темноту,

Когда-то заметил – во мне, как пес,

Внутри разлёгся маленький мёрзлый труп


И плакал. И жадно клюв открывал, как птица

– и я, и он.

И рев мой вдруг превратился

Из гнилья в колокольный звон


Фонарь не разливает тьму,

И свеча черным пламенем не горит.

Но свет, попадая в меня – остаётся тут,

А на выходе из меня тень ужасами дрожит.


Мне двадцать два

Я реву, как тогда – в шесть лет,

Как сквозь облака смотрю назад.

Я есть. Меня нет.

Нас два.

Made on
Tilda