Это до кризиса 2008 года было, старики помнят. Я тогда работал на заводе силикатных панелей. Мы там делали силикатные панели, из которых потом силикатные десятиэтажки строят. Завод вообще приятное место. Нет, оно сначала неприятное, а потом очень приятное, именно из-за того, что сначала неприятное. Сначала мне лом, лопату и швабру выдали, чтоб я ими опалубки железные от остатков бетона изобихаживал. Я первый раз в ночную попал. У нас день, ночь, отсыпной, выходной. Утром спину прихватило и кровь из мозолей пошла. А потом гудок прогудел, я лом бросил, спину распрямил и сразу приятно. Или вот после смены из носа бетонную пыль высморкаешь и снова приятно. Подливы на обеде в макарохи побольше нальют, опять приятно. Или когда я в МТС (материально-техническом снабжении) за пропаном ездил с почти трезвым Серегой. Сидим, в шахматы играем, заходит Серега, ему по паспорту пятьдесят, а на вид семьдесят пять, походка, правда, энергичная, дерганая такая, ноги выбрасывает, как нож-кнопарь лезвия. Так вот. Зашел Серега, руки всем пожал, достал чекушку из нагрудного кармана, взял мой стакан, подул в него для дезинфекции, вылил водку и выпил залпом, степенно, только кадык внутри горла туда-сюда, как поршень. Я обалдел. А Серега губы отер и говорит:

- Кто со мной за пропаном?

Коля, Витя и дядя Боря дружно на меня показали. Они меня еще не успели узнать, но уже успели невзлюбить, потому что я их в шахматы обыграл играючи. Я не виноват. У меня просто шахматы, как урок, в школьном расписании были. Я по ним контрольные сдавал. Пыхтел за доской с пятого по десятый. Так бы и в одиннадцатом пыхтел, но в десятом с учителем истории подрался, вот меня от школы и освободили, и от шахмат, авансом. Я потом в ПТУ пошел, но там неинтересно. Дрались, в основном, и траву курили. И за стипендиатами бегали по сугробам. А потом нам мастер дипломы предыдущего курса выдал, мы титульники поменяли, защитились и на заводы поперли.


- Паша поедет.
- А че сразу Паша?
- Так новенький.
- Новенький-галевенький.
- Он водку выпил. Вы водку выпили…
- Я без водки плохо вожу, гусарю слишком.
- Это как?
- Верю в себя. А под водкой не верю. И гаишников боюсь. Погнали!

Погнали. Не, нормально съездили. Я руку в окно высунул и воздух пальцы мне перебирал нежненько. Сереге вообще водка для здоровья нужна - от язвы.
В МТС все хорошо было, кроме зарплаты. Поэтому я на формовку и ушел. Там лом кто-то на опалубке забыл, кран ее поднял, а лом слетел и Володьку-формовщица укокошил. Ему сто раз говорили - не стой ты под опалубкой! А он стоял. Ему нравилось смотреть, как она вверх поднимается. Опалубка огромная, железная, а тут - хоп - и вверх. Красиво. Володька, мне кажется, помогал ей подниматься, как я раньше Ванн Дамму помогал драться, дергаясь на табуретке. На заводе мало красивого. Разве что, когда сирень цветет. Идешь в цех, голову в нее окунешь и будто в рай попал. А за красоту надо платить. Вот Володька и заплатил. Меня на формовку вместо него взяли. Даже лом выдали тот же, из Володьки. Нет, его помыли, конечно, но я все равно иногда грустил. Как они, интересно, из морга его забирали? А забирать надо - заводское имущество. Бумажек, наверное, поисписали. На заводе я быстро к заводу привык. Тут ведь не только бетон и ломики летающие, тут своя футбольная команда, свой шахматный кружок, своя сауна, котлеты вкусные, полухлебные, и молоко дают по два пакета в руки. Это потому что у нас вредность, не помню какая. А в сауну мы всей бригадой после смены шли и сидели там в потной радости. В радости, потому что, когда на смену идешь, внутри кажется, что не вывезешь, а сауна оазисом представляется, далеким и невероятным. А тут ты в оазисе уже сидишь, но радуешься не оттого, что в оазисе, а оттого, что дошел, превозмог себя, вытерпел, не подвел, мужик.


На заводе вообще все друг другу помогают, но не потому что христиане, а из-за того, что если кто-то лажанется или, скажем, запьет, пострадает вся бригада. У нас Федор запил однажды. Он на автоклаве стоял. Это такая огромная печь, чтобы плиты запекать. А я на распаковке стоял, а меня - хоп - на печь перебросили. А лето было. В цеху +50, а у автоклавы градусов семьдесят. А я сравнительно толстенький и с давлением, а Федор сравнительно худенький и без давления. Я там чуть не подох, а он три года смог. Поэтому мы всей бригадой после смены домой к нему пришли и вывел его из запоя через коллективную пиздюлину.


В механизмах есть винтики, а на заводе вместо винтиков люди. Всякие люди: сильные, слабые, выносливые, не выносливые, с давлением, без, пьющие и не сильно. Это особое искусство - каждому человеку подобрать сообразное место, а подобрать надо, иначе технологии хана. Ты на завод куда угодно можешь устроиться, как я в МТС, например, но завод тебя все равно туда поставит, где ты стоять должен. Такой вот круговорот людей в заводе. Как в природе. Потому что завод это тоже как бы природа, но только техническая.


Я весну, лето и кусок зимы там отработал. А в декабре стало происходить странное. Мужики дерево высоченное приволокли, обстругали, кору сняли, водой облили и вкопали в землю. За цехом это происходило. Я курил стоял, у нас обед только закончился. Дерево вкапывали: Денис, Вадик, Саня и Дюс. Дюс так-то Андрей, но почему-то Дюс. Этимология его кликухи мне до сих пор неясна. Дюс раньше на кладбище могилы копал, а теперь тут. Его с кладбища выгнали за то, что он пьяным в свежевырытой могиле уснул. Люди покойника своего привезли, а там вроде как занято. Букет чувств испытали. На кладбище Дюсу нравилось, а на заводе нет. Ему вообще больше всего нравится выпивать и громко смеяться. Если бы был чемпионат мира по смеху, Дюс бы там круглый год призовые места занимал.


Денис другой, он самый добрый и отзывчивый. Если б нас инопланетяне захватили, они бы Дениса в контактный зоопарк взяли. У Дениса трое детей, а жена в магазине детские вещи из Финляндии продает. Поэтому в декрет или, там, в отпуск по уходу за детьми не она ходит, а он, у нее-то по договору ГПХ, без денег, а у Дениса по трудовой, то есть оплачивается. И он, представляете, подгузники младшему сам меняет, еду готовит, домашние задания со старшим делает. Я бы ни за что не смог. Мне кажется, он от детей энергией какой-то подпитывается, а то бы давно ноги протянул. Вадик, он кмс по боевому самбо. Он по заводу плавает, как судак по Каме, потому что любому может руку сломать и от этого осознания преисполняется. А еще он шабашит - лестницы из дерева вырезает. Вадик плотник, как Иисус Христос. Правда, на этом сходства между ними заканчиваются.


Саня раньше героин очень любил. Это потому что он в девяностые взрослел, а тогда это было модно, как сейчас смузи. Саня долго героин разлюбливал. А потом у него дочка родилась и щелкнуло что-то внутри - разлюбил. А может, это он дочку так полюбил, что на героин любви не осталось. Сложно это всё. Что он только не повидал! К деду ездил волшебному, в монастыре жил, в ребухе лежал, на спорт налегал, города менял. Он как узнал, что жена беременна, манатки собрал и уехал на восемь месяцев в закрытый центр, откуда сбежат трудновато.

На сухую переламывался. Говорит, волосы болели. Такой, говорит, ад, что мне сейчас по цеху с ломиком бегать за счастье просто. Дочке его семь лет, в первый класс пошла.


Я вам про них рассказал, потому что они ствол вкопали, разделись до трусов и полезли по нему по очереди, обнимая конечностями. Тут я совсем офигел, подошел ближе и спросил:

- Вы че делаете?

Я пролетарские обычаи тогда не особо знал. Я сам с Богдашки, а жена моя отсюда, вот я и переехал. На Богдашке «Галоген», меня туда щелочь по цистернам разливать взяли. Только ее в костюме надо таком разливать, как бы из валенка, я зачесался весь и ушел. Когда я подошел, на дерево Дюс лез. Денис, Вадик и Саня дрыгли в телегах на голое тело.


- Че делаете, говорю?
Денис: Тренируемся.
- Зачем?
Вадик: Точно, ты ж не знаешь!
- Че не знаешь?
Саня: На Рождество соревнования будут. Каждый год проводят. Вкопают такой столб на футбольном поле, водой обольют, а наверху крестовина, а к ней четыре валенка привязаны.
- А в валенках?
Денис: Что угодно. Стиралка была.
Вадик: Я мультиварку, помнишь, выиграл?
Саня: А я в позапрошлом телик взял.
- А как телик в валенок поместился?
Саня: Там сертификаты.
Я посмотрел на мужиков.
- И вы посреди зимы ради этих стиралок-мультиварок..?
Денис: В этом году у завода юбилей.
- Я знаю, полтос.
Денис: Ну, вот. В одном из валенков будут ключи от квартиры.
- Серьезно?
Саня: Инфа - 100%. Бригадиру мастак шепнул. Скоро объявить должны.
Денис: Не объявят.
Вадик: Почему?
Денис: Да народ снесет этот столб к херам.
Саня: А как тогда?
Денис: Полезем, как обычно. А кто хату возьмет, того на следующий день журналисты поснимают и на «Ветту». Распиарять свою неслыханную щедрость.
- А, может, мастак над бригадиром прикололся?
Саня: Не, бригадир сам полезет. Он его убьет за такие шутки.
Денис: Как бы сам мастак не полез.
Вадик: Он не залезит.
Сверху раздался вопль. Мы дружно подняли голову. Семейники Дюса превратились в стринги. Эта композиция приближалась к нам. Дюс буквально летел по столбу, как сумасшедшая шайба по болту. Ближе к земле он все же сумел прижаться достаточно крепко, чтобы затормозить. Спрыгнув на землю, Дюс схватился за руку.
Дюс: Блядь, заноза! Кто шкурил? Какая сука?!
Саня: Ты шкурил, Дюс.
Дюс вытащил трусы из задницы.
Дюс: Трусы в жопу врезались.
У Дюса, кроме смеха, была еще вот эта особенность - комментировать свои действия.
Дюс: Пашка, тоже полезешь?
- А мне можно?
Саня: Всем можно.
Денис: Но залезут четверо.
- Почему - четверо?
Вадик: Ну ты тупой. Валенков-то четыре.
Саня: Пятый за пустотой что ли полезет?

Я уже не слушал. Я задумался. Квартира. Это ведь целая жизнь. А если двухкомнатная? А если трех? Люди вот в годах жизни исчисляют, но точнее было бы в деньгах. На формовке платят двадцатку в месяц. Это двести сорок тысяч в год. За десять лет получится два миллиона четыреста. За двадцать - четыре восемьсот. Это, выходит, я за всю свою жизнь миллионов девять заработаю. Ну, десять. А тут за двухминутное лазанье по дереву можно десять лет жизни у денег отвоевать. Ипотеку не платить. Заняться рыбалкой или, там, с Вадиком лестницы научиться делать.


Пока я все это оторопело думал, на столб полез Денис. Я присмотрелся к его технике. Денис лез, как гусеница. Прилип к дереву животом, обхватил руками и ногами, а потом плавно перетек повыше, но очень медленно.
Саня: Техника гусеницы.
- А есть разные техники?
Саня: Кому как удобно. У меня техника медведя.
- Это как?
Саня: Лезу ногами и руками одновременно. Мелкими скачками. Короче, трахаю дерево.
Вадик: Ебарь-медведь.
- А ты, Дюс, как?
Дюс: Да по-разному. Я вообще трезвый не лажу, по бухаре всегда.
- Понятно. А техника гусеницы…
Саня: Смотри.
Я поднял голову.
Саня: Держишься ногами, перехватываешься руками, держишься руками, подтягиваешь ноги. Попробуй.


Я попробовал. То есть, сначала сходил в раздевалку, разделся до трусов, накинул телагу, вернулся в сланцах для сауны и уже тогда полез. До середины меня хватило. Бревно очень холодное было, обжигало прямо тело, и я испугался, что нанесу ему вред. А еще у меня член сильно подмерз, потому что я изо всех сил к бревну им жался. Но я все равно начал с мужиками тренироваться и решил хотя бы попытаться добыть квартиру, чтобы потом локти не кусать.


А за неделю до соревнований я вот, что придумал. Давайте, говорю, Дюс, Вадик, Денис и Саня, заключим с вами договор. Если кто-нибудь из нас пятерых выиграет квартиру, то мы поделим ее на всех поровну. Мужики сразу стали считать в уме. Они, оказывается, уже потратили невыигранную квартиру. Первым отказался Дюс, потому что он хотел ее продать и уехать на Кубу на пмж. Вторым отказался Вадик. Он собирался сделать в квартире маленькое мебельное производство. Саня планировал употребить квартиру для дочки, на вырост как бы. А Денис сказал, что мы все поссоримся, если будем делить, между друзьями это часто, поэтому лучше не делить. А еще он сказал, что выиграть хату - кайфово, а часть хаты - так себе кайф, поэтому давайте лучше мы все кайфанем, а там уж как карта ляжет. Я думаю, каждый думал, что квартиру выиграет именно он. У какого-то поэта есть такая мысль - смерть, это то, что бывает с другими. А тут как бы наоборот. Квартира, это то, что случится со мной. Мне внутри себя сначала так не казалось, но чем ближе становилась игра, тем все больше казалось. По цеху расползлась какая-то ажитация. Щемящее что-то, как накануне бунта в зоне. Приближалась веха. Забронзовели лица.


На Рождество все на «Оранжевом лете» собираются. Это так футбольное поле на Докучаева называется. Его с одной стороны дорога подпирает, а с трех других сосновый лес, корабельный такой, величественный. Правда, зимой «Оранжевое лето» белое, а летом - грязно-песочное. Не знаю, почему оно оранжевым называется. Наверно, тем, кто называл, оранжевого лета хотелось, вот они это место так и назвали, чтоб оно пришло. Мы ведь всегда всё делаем или из-за того, что хотим, или из-за того, что не хочем.


7 января 2007 года на «Оранжевом лете» к двенадцати дня было уже не протолкнуться. Я пришел на поле с Денисом, Саней и Вадиком, мы с ними в одном доме живем - в силикатной десятиэтажке. Та часть Пролетарки, где новые дома стоят, в народе называется Манхэттеном, а та часть, где «хрущевки» и общага - Бруклином. Дюс из Бруклина был. Но ему на Манхэттене лучше и не жить. Он тут хохотом своим всех испугает. Вы его просто не слышали. Смотришь иногда на Дюса и думаешь - как такой компактный человек может такие звуки издавать?
На «Оранжевое лето» мы зашли через символические ворота, на которых «Оранжевое лето» написано. Они символические, потому что забора нет. Как зайдешь, слева от ворот дядя Вася шашлык жарит. Он еще не знает и никто еще не знает, но у него весы сломанные. Он под занавес это поймет, когда поймет, что цену за мясо не отбил. Дядя Вася от этого, конечно, напьется, возьмет весы подмышку и будет бродить по полю, всем рассказывая, что весы сломанные, мясо не отбил и всё такое. Все станут его жалеть, сочувствовать, смотреть весы, а один даже полезет чинить и в конец их доломает. Но это потом будет, а сейчас мы зашли и сразу к столбу поперли. Он выше всех тут был, даже выше шашлычного духа, который хоть и витал, но место свое ноздревое знал, не ерепенился. Мы подошли и головы задрали.

Джомолунгма какая-то.
Денис: В том году меньше был.
Саня: И тоньше.
Вадик был лаконичен: «Охуеть»
И вдруг добавил:
Вадик: Ночью оно мне таким длинным не казалось.
Мы втроем посмотрели на Вадика очень внимательно.
Вадик: Ну, ходил, примеривался. Отвалите!
Денис: Главное сейчас - не напиться.
Вадик: Совсем?
Денис: Вдребезги.
Вадик: Не, ну это да.

Саня: Давайте так. Если разбредемся, встречаемся без десяти час на этом месте.


Тут очень легко разбрестись. В каком-то смысле разбрестись даже интересно. Помните, у Михалкова в «Сибирском цирюльнике» генерал на ярмарке гулял? У нас почти то же самое, только без дворянских выкрутасов, но блинчики есть. Их дядя Стасик с женой готовят. Он из гаража старую газовую плиту притараканил и подключил ее к баллону с пропаном, а жена жарит на четырех сковородках, как многорукая Шива. Очень ловко жарит, залюбуешься. Такая, знаете, работа мастера. Я люблю смотреть, как работает мастер. Не важно даже, что именно он делает. Я как-то целый час смотрел, как дворник-ас снег убирает скребком и лопатой. Он такую геометрию на снегу ими расчерчивал, такой обнаружил в каждом движении опыт и ум, что просто… я не знаю. А еще я о жене думал. Она на такие мероприятия не ходит, у нее папа крепко пьет, а как выпьет - фордыбачит. У него от водки внутреннее беспокойство страшное, которое внутри не держится, наружу выходит. Не в смысле поблевать, а в смысле сделать что-нибудь такое, что внутри ему кажется забавным и логическим, а со стороны дичью какой-то. Однажды он ковер со стены сорвал, завернулся в него и говорит: «Я - раджа!» Это он фильм «Зита и Гита» вспомнил, потом вспомнил, что в Индии раджы были, а уже отсюда решил, что хорошо бы всех повеселить и раджой нарядиться. Тут он ковер увидел, сорвал его со стены, брякнул про раджу и сразу уснул, потому что умственные и физические усилия его надломили. Он по своему даже прав. А со стороны он в ковре уснул, как дурак.


Тут я блинчик доел и представил, как жена у меня обрадуется, когда я домой приду и ключи от новой квартиры на стол положу как бы между прочим. Добытчиком себя ощутил. Древнее что-то во мне проснулось, первобытное. Мурашки по спине забегали.


Я в этих мурашках и непроницаемой уверенности к столбу подошел. Там рядом палатку поставили, где оголиться можно. Смотрю - оттуда незнакомый парень, Денис, Вадик и Саня выходят в соответствующем предквартирном виде. Это потому что я опоздал чуть-чуть. Не надо было мне так долго мечтать, как я жене квартиру буду дарить, а то без квартиры можно остаться. Побежал в палатку быстрей. Тут микрофоном Вера Борисовна завладела. Она всю жизнь, сколько я себя помню, а помню я себе лет тридцать с гаком, ведет все заводские праздники, свадьбы и похороны.


Вера Борисовна: Любимые мои заводчане!
Народ заревел невнятное.
Вера Борисовна: Мы начинаем наш ежегодный столбовой марафон! В этом году в правилах есть изменения! Тот, кто доберется до верха, может сорвать столько валенков, сколько сможет!
Заводчане отреагировали настороженными хлопками. Я снял штаны.
Вера Борисовна: Как вы знаете, у нашего любимого завода в этом году юбилей! По этому случаю в одном из валенок лежат ключи от двухкомнатной квартиры! Это подарок нашего дорогого руководства победителю!

Над «Оранжевым летом» повисла нездешняя тишина. Я накинул пуховик на голое тело, покинул палатку и продрался к мужикам. Иногда, чтобы увидеть, надо продрать глаза. А тут надо было продрать толпу. Толпа, получается, мешает видеть, как бяка в глазах после сна. Или как веки. Хотя веки защищают еще, а не только мешают. Значит, толпа тоже защищает? Нет, если, например, по тебе стреляют… Богатая мысль. Не могу додумать до конца. Зря я водку с блинами пил. Хотя вот генерал у Михалкова тоже пил. Или Михалков и есть генерал? Нет, он не генерал, он царь. Или не царь? Они специально в палатке печку поставили, чтобы зимние люди там оттаивали и пьянели. Я продрался к столбу. Мужики стояли за незнакомым парнем, он первым в очереди на столб был, а за нами еще шесть человек заняли, со второго производства все, и Лариса-штукатурщица встала в одежде. Вообще, на столб любой заводской может лезть, но лезут обычно человек десять. С формовки, в основном, и СМУшники еще. Потому что все про себя всё знают и знают, что хрен залезут. А еще пьяные все и как бы не до столба. Поэтому просто очередь занимаешь и лезешь. Вот все и встали, у кого шанс был. Дюса только почему-то не видать. Даже характерный хохот ниоткуда не доносится.
Я добрался до Дениса, Сани и Вадика.


Денис: Ты где ползаешь?
- Разомлел.
Вадик: Спецом печку поставили, чтоб никто не залез.
- Они от заботы.
Вадик: Ага!
Саня: Знаешь его?
Саня показал на незнакомого парня. Я помотал головой. Саня зашептал.
Саня: Его Палыч привел. Мастак из столярного.
- Может, это Иисус?
Денис: Может, тебе не лезть?
Я отреагировал.
- Меня жена без квартиры в квартиру не пустит.
И заржал. Дело Дюса живет во мне и процветает.
Вера Борисовна подскочила к незнакомому парню и заорала в микрофон.
Вера Борисовна: Первым у нас идет на столб… Как тебя зовут?
Илья: Илья.
Вера Борисовна: Из какого ты цеха?
Илья: Из деревообделочного.
Я, Саня, Денис и Вадик переглянулись. На заводе не говорят - деревообделочного, у нас говорят - из столярного, а если хотят пошутить, то говорят - из обделочного. Обделался, типа. Разговорный язык стремится к лаконичности, если, конечно, специально не стремиться к избыточности.
Вера Борисовна: Похлопаем Илье!
Видимо, «деревообделочным» не только нам по ушам резануло - хлопали жидко.
Вера Борисовна: Вперед, Илья! С Богом!

Илья скинул куртку. Под курткой было тело атлета. И волосы подмышкой подбриты. Я это заметил, потому что он руками завращал, разминался так. У нас на заводе волосы подмышкой только бабы бреют. Мужики никто не бреют. Но не потому, что засмеют или пидором обзовут, просто на заводе ходить с волосатыми подмышками нормально, а ходить с подбритыми - не нормально. А кто хочет быть ненормальным? Никто. То есть даже не так. Никто не думает: брить подмышки или нет? Не приходит в голову такой вопрос. Растут волосы и растут себе. У всех вокруг растут. А Илья не только подумал чтобы побрить, но и побрил!

Тут Илья подошел к бревну, и мы охренели. Какая там техника гусеницы, какой медведь! Подбритый буквально взлетел по бревну. Секунд тридцать до самого верха затратил. А потом, знаете, что? Сел на крестовину и спокойно так давай валенки отвязывать. Первый отвязал, пошарил внутри, показал сертификат, назад сунул, вниз бросил. Из четвертого валенка Подбритый достал ключи. Они звякнули, я слышал. Такая тишина стояла, буду хоронили хорошего человека. Помню, Каргина хоронили. Три дня гудели. На Пролетарке даже присказка есть: «Хоронили Каргина - изорвали три баяна». Взвейтесь, соколы, орлами, полно горе горевать! Смотрю - Палыч к столбу пролез, ручки, гнида, потирает. А в глазках водочка и корысть. Тут я не выдержал. Жена говорит, что я очень чувствительный и ранимый.


Я не выдержал, подлетел к Вере Борисовне, отобрал микрофон и заорал:
- Народ! Это гимнаст засланный! Палыч его спецом на завод пристроил, чтоб хату выкосить! Хуярьте их, мужики!


И микрофон Палычу в лицо швырнул. Тот сразу упал и мертвым прикинулся. Все-таки не зря он до мастера дослужился, хитрющий. А в народе отозвалось. Суки, там, гондоны, пидорасы, это понятно, но ведь на столб полезли, как зомби. Давай шатать его, вынимать. Подбритый за крестовину держится, не до квартиры уже. Тут Дюс с канистрой в толпу врывается и как давай столб бензином поливать.


Дюс: Назад! Подожгу щас! Подожгу!
Все отпрянули. Денис, Саня и Вадик рядом со мной толкались. А Веру Борисовну к палатке затолкали и телефон из шубы кто-то увел между делом. А Дюс «Зиппу» свою достал и крутанул колесико по рукаву. А рукав весь бензином пропитался, потому что Дюс с пьяных глаз себя облил. Он вообще до бунта в прокате коньков на коньках спал. Короче, сначала загорелся Дюс, а потом столб. Дюс близко к сердцу воспринял свое воспламенение - упал и стал кататься, сбивая людей, а люди тоже за каким-то хером стали кататься, будто они горят, а они не горели. Дюс в палатку укатился и поджог ее. А там Вера Борисовна в шубе пережидала лихие времена. У нее, в общем, шуба загорелась. И одежда вся наша тоже загорелась. А Вера Борисовна бегает, горит и не катается. А те, кто не горят, катаются. Дети еще прибежали, тех, которые не горят и катаются, и вместе с родителями стали кататься. Дети все дураки, подумали, что игра такая. А я Веру Борисовну с ног сбил, схватил голову снеговика, он недалеко стоял, и над Верой Борисовной эту голову раздавил. Тут из проката Леша Оборин прибежал, это который не пьет, он огнетушитель распатронил и затушил Веру Борисовну.
Я огляделся. Смотрю - Палыч к лесу уже подползает.
- Народ! Палыч уходит! Держи его!

Все побежали Палыча держать. Вадик и Саня в первых рядах. А я на столб глянул, а столб пылает, как в художественном фильме, каюк скоро Подбритому. Побежал к столбу. Думал, если навалимся, то сможем его своротить. А он горит, как на него навалишься? Слышу - машины пожарные несутся. И менты. И «скорая». Правда, Подбритый их не дождался. Он, видимо, решил, что время полумер прошло и сиганул с бревна как бы солдатиком. Обе ноги сломал себе нечаянно. Я к нему бросился, но меня Денис перехватил.
Денис: Валим, Пашка! Менты!

Мы с Денисом куртки накинутые потеряли и в одних трусах на босу ногу перемещались. Поэтому мы не домой побежали, а в прокат. Леха Оборин нас прикрыл: фуфайки выдал с трениками и в подсобке спрятал с водкой. Правда, меня все равно потом уволили. А на квартиру плевать. Подумаешь - квартира. Квартиры много у кого есть, а такая история только у нас. Рождество, вроде, а как будто Новый год. А потом кризис пришел. А дальше и вовсе тьма опустилась на Средиземье. Я иногда мечтаю: вот бы такой столб на Красной площади вкопать и ключи от трешки на Цветном в валенок положить, как бы оно тогда всё вышло? Думаю, эсхатологично.